«Шине́ль» — одна из петербургских повестей Николая Гоголя. Увидела свет в 3-м томе собрания сочинений Гоголя, отпечатанного на исходе 1842 года и поступившего в продажу в последней декаде января 1843 года^[1]. Вошла в историю русской литературы как «манифест социального равенства и неотъемлемых прав личности в любом её состоянии и звании»^[2].

Сюжет

В косноязычной сказовой манере, перебиваемой патетическими монологами, автор повествует о жизни так называемого «маленького человека».

Главный герой повести — Акакий Акакиевич Башмачкин, бедный титулярный советник из Петербурга. Он ревностно выполнял свои обязанности, очень любил ручное переписывание бумаг, но в общем роль его в департаменте была крайне незначительна, из-за чего над ним нередко подшучивали молодые чиновники. Жалование его составляло 400 рублей в год.

С полным каламбуров зачином повести контрастирует знаменитое «гуманное место», когда за «проникающими словами» Акакия Акакиевича: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» — слышатся другие слова: «Я брат твой».

Однажды Акакий Акакиевич заметил, что его старенькая шинель совсем пришла в негодность. Он отнёс её к портному Петровичу, чтобы тот залатал её, однако последний отказался чинить шинель, сказав, что надо шить новую.

Акакий Акакиевич уменьшил расходы: по вечерам прекратил пить чай, старался ходить на цыпочках, чтобы не истёрлись ботинки, реже отдавал прачке бельё в стирку, а дома, чтобы не изнашивать одежду, носил только халат.

Когда премия к празднику оказалась больше ожидаемого, титулярный советник вместе с портным отправился покупать материал для новой шинели.

И вот однажды морозным утром Акакий Акакиевич вошёл в департамент в новой шинели. Все принялись хвалить и поздравлять его, а вечером его пригласили на именины к помощнику столоначальника. Акакий Акакиевич был в прекрасном расположении духа. Ближе к полуночи он возвращался домой, когда к нему вдруг со словами «А шинель-то моя!» подошли «какие-то люди с усами» и сняли шинель с плеч.

Хозяйка квартиры посоветовала Акакию Акакиевичу обратиться к частному приставу. На следующий день Акакий Акакиевич отправился к частному приставу, но безуспешно. Он явился в департамент в старой шинели. Многим стало жаль его, и чиновники советовали обратиться за помощью к «значительному лицу» потому, что это лицо ещё недавно было незначительным. «Значительное лицо» накричало на Акакия Акакиевича, да так, что тот «вышел на улицу, ничего не помня».

В Петербурге в то время было ветрено, морозно, а шинель была старая, и, вернувшись домой, Акакий Акакиевич слёг в постель. Поправиться он уже не смог и через несколько дней умер в бреду.

С тех пор у Калинкина моста стал появляться призрак «в виде чиновника», стаскивавший с прохожих шинели, шубы, пальто. Кто-то узнал в мертвеце Акакия Акакиевича. Не было никакой возможности угомонить мертвеца. Однажды через эти места проезжало «значительное лицо». Мертвец с криком «Твоей-то шинели мне и нужно!» сорвал и с его плеч шинель, после чего исчез и более уже не появлялся.

Работа над произведением

По воспоминаниям П. В. Анненкова, повесть родилась из «канцелярского анекдота» о бедном чиновнике, потерявшем свое ружьё, на которое он долго и упорно копил деньги^[3]. Над «повестью о чиновнике, крадущем шинели», Гоголь работал ещё в 1839 году. Отрывок из первой редакции, гораздо более юмористической, чем окончательная, был продиктован М. П. Погодину в Мариенбаде в июле-августе этого года. Погодинская рукопись с правками Гоголя хранится в РГБ.

В продолжение последующих полутора лет, проведённых в Вене и Риме, Гоголь ещё трижды брался за повесть, но довести её до конца смог только весной 1841 года, и то под давлением Погодина^[1]. Одновременно он работал над текстом об Италии, совершенно отличным по стилистике и настроению. Во второй редакции главный герой получил имя «Акакий Акакиевич Тишкевич», которое вскоре было изменено на «Башмакевич». В третьей редакции комическая интонация стала уступать место сентиментально-патетической.

Поскольку беловая рукопись повести не сохранилась, литературоведам сложно определить, подверглась ли повесть какой-то цензурной переработке в преддверии публикации. По сведениям Н. Я. Прокоповича, цензор А. В. Никитенко «хотя не коснулся ничего существенного, но вычеркнул некоторые весьма интересные места»^[1].

Реакция

После выхода 3-го тома собрания сочинений повесть не вызвала развёрнутых критических отзывов и при жизни Гоголя больше не переиздавалась. Произведение воспринималось в ряду других комических и сентиментальных повестей о бедствующих чиновниках, которых довольно много появлялось в конце 1830-х годов^[4]. Тем не менее образ забитого маленького человека, бунтующего против системы, оказал несомненное влияние на натуральную школу сороковых годов. В 1847 году Аполлон Григорьев писал:

Гуманизация мелких, на первый взгляд, забот бедных чиновников получила развитие в первых произведениях Достоевского, таких, как «Бедные люди» (1845) и «Двойник» (1846)^[5]. Часто приписываемая Достоевскому^[6][7] фраза «Все мы вышли из гоголевской шинели» (о русских писателях-реалистах) на самом деле принадлежит Эжену Мельхиору де Вогюэ и восходит к статье 1885 года в Revue des Deux Mondes^[8][9].

Анализ

Большое влияние на складывание школы формализма и нарратологии в целом оказала статья Б. М. Эйхенбаума «Как сделана „Шинель“ Гоголя» (1918)^[10]. Новаторство повести исследователь увидел в том, что «рассказчик так или иначе выдвигает себя на первый план, как бы только пользуясь сюжетом для сплетения отдельных стилистических приемов»^[10].

Эта сказовая манера позволяет проследить изменение отношения рассказчика к Акакию Акакиевичу по ходу рассказа. Как отмечает Д. Мирский, «Акакий Акакиевич изображён как жалкая личность, смиренная и неполноценная, и рассказ проходит через всю гамму отношений к нему — от простой насмешки до пронзительной жалости»^[11].

В повести звучит критика общественной системы, основанной на торжестве табели о рангах, где класс чиновника в большей степени предопределяет отношение к нему окружающих, чем его личные качества. Скептическое отношение автора к социальной иерархии распространяется даже на семейные отношения, что отдельные биографы связывают с предполагаемой гомосексуальностью автора^[12].

В советское время «Шинель» было принято относить к литературе критического реализма, не обращая внимания на фантастический гротеск финала^[13]. Ещё Эйхенбаум констатировал в 1918 году, что критики средней руки «останавливаются в недоумении перед этим неожиданным и непонятным внедрением романтизма в реализм»^[10].

Выход из этого противоречия был найден следующий — «Шинель» стала толковаться как пародия на романтическую повесть, где «место трансцендентального стремления к высокой художественной цели занимала вечная идея будущей шинели на толстой вате»^[2]:

Трансцендентальное стремление редуцировалось до элементарной потребности, но потребности жизненно важной, не избыточной, насущно необходимой, неотъемлемой в бедной бесприютной жизни Акакия Акакиевича и притом терпящей такое же неотвратимое крушение, какое претерпевали мечтания художника или композитора.

— Ю. В. Манн^[2]

Если в России за увлечением социальным анализом от критиков ускользала мистическая составляющая повести, то на Западе наоборот — повесть рассматривалась в контексте гофмановской традиции, где мечта неизменно разбивается о действительность. Соответственно, тем или иным сюжетным ситуациям «Шинели» подыскивали соответствия в новеллах Гофмана^[14][15].

В. Набоков, относивший «Шинель» к произведениям о превращении главного героя, проводил параллель между повестью Гоголя, где из ничтожной оболочки забитого чиновника вырывается громадное могущественное привидение, и «Превращением» Кафки. Человечность главного героя обеих повестей отделяет его от толпы окружающих — гротескных и бессердечных. В своих фантазиях оба протагониста вырываются из этого мира марионеток, сбрасывают навязанную личину, преодолевают границы панциря^[16].

Адаптации

• В 1951 г. Марсель Марсо поставил пантомиму на сюжет «Шинели».
• Балет «Шинель», над которым перед смертью (1973) работал Г. Г. Окунев.
• Пьеса «Башмачкин» Олега Богаева
• Балет «Шинель», композитор Иван Кушнир, либретто Максима Диденко

Экранизации

С 1981 года Юрий Норштейн работает над мультипликационной экранизацией произведения на музыку А. Шнитке.

Примечания