05-07-2023
Ингерманландский флаг Мартти Раутанен · Моозес Путро · Юхани Конкка Пиетари Тикиляйнен · Аале Тюнни · Елена Кондулайнен |
|
Численность и ареал | |
---|---|
Россия: 20 300 чел (2010, финны)[1] или 441 (2010, ингерманландцы)[2] |
|
Язык | |
Религия |
в основном лютеранство, православие |
Входит в |
Ингерманла́ндцы, фи́нны-ингерманла́ндцы, ингерманландские финны[8][9] (фин. inkeriläiset, inkerinsuomalaiset, эст. ingerlased, швед. finskingermanländare, устар. финны-инкери, ленинградские финны[10]) — по одной версии, это субэтническая группа финнов, образовавшаяся в XVII веке на территории исторической области Ингерманландии, по другой версии — самостоятельный этнос, сформировавшийся на территории Ингерманландии[11]. В настоящее время ингерманландцы проживают в основном в России (Санкт-Петербург, Ленинградская и Псковская области, Карелия, Западная Сибирь), Эстонии, некоторых других бывших республиках СССР, а также в Финляндии и Швеции. Язык ингерманландцев относится к восточным диалектам финского языка (фин. inkerin murre). По вероисповеданию ингерманландцы традиционно относятся к лютеранской церкви, однако часть из них придерживается православия.
Этническая группа ингерманландцев сложилась в результате переселения шведской администрацией в ингерманландские земли, отошедшие к Швеции по Столбовскому миру, части эвремейсов из северо-западной части Карельского перешейка и савакотов из восточной области Великого герцогства Финляндского Саво. Финнизация Ижорской земли во многом облегчалась тяжёлыми демографическими потерями, понесёнными ею в период Смутного времени, особенно её восточной частью.
После 1675 года северная и центральная Ингерманландия становится лютеранской и финноязычной. В результате действий шведских властей по принудительной лютеранизации местного православного населения (карелов, ижор, вожан, русских), большая его часть вынуждена была бежать из пределов Ингерманландии. Переселённые на их место эвремейсы и савакоты сформировали на новых для себя землях своеобразную субэтническую культуру. При этом представление, что ингерманландцы — исключительно переселенцы, не совсем точно. Определяющим этническим фактором в то время была вера. Те финноязычные ижоры и вожане, которые принимали лютеранство, становились частью ингерманландского этноса. Современный ингерманландский этнос, таким образом, своими корнями восходит ко всем четырём образовавшим его народностям — ижорам, води, савакотам и эвремейсам[12].
В западной Ингерманландии православие лучше сохранило свои позиции. Население в 1656 году было лютеранским на 41 %, а в 1695 году — примерно на 75 %[13].
Лены | 1623 | 1641 | 1643 | 1650 | 1656 | 1661 | 1666 | 1671 | 1675 | 1695 |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Ивангородский | 5,2 | 24,4 | 26,7 | 31,8 | 26,3 | 38,5 | 38,7 | 29,6 | 31,4 | 46,7 |
Ямский | — | 15,1 | 15,2 | 16,0 | 17,2 | 44,9 | 41,7 | 42,9 | 50,2 | 62,4 |
Копорский | 5,0 | 17,9 | 19,2 | 29,4 | 30,3 | 34,9 | 39,9 | 45,7 | 46,8 | 60,2 |
Нотебургский | 14,7 | 58,5 | 66,2 | 62,5 | 63,1 | 81,0 | 88,5 | 86,0 | 87,8 | 92,5 |
Всего | 7,7 | 35,0 | 39,3 | 41,6 | 41,1 | 53,2 | 55,6 | 59,9 | 61,5 | 71,7 |
Территория заново обрусевает уже в XVIII веке, после основания Санкт-Петербурга. Но даже в начале XIX века окру́га Петербурга была почти исключительно финноязычной[15][16]. К началу XX века существовали два крупных района с наиболее высокой долей финского населения: ингерманландская часть Карельского перешейка (северная часть Петербургского и Шлиссельбургского уездов) и район к юго-западу от Петербурга, примерно вдоль линии Петергоф — Красное Село — Гатчина (западная часть Царскосельского и восточная часть Петергофского уездов).
Также существовал и ряд более мелких районов, где ингерманландское население безраздельно преобладало (Кургальский полуостров, Колтушская возвышенность и др.).
В остальной части Ингрии ингерманландцы проживали чересполосно с русским, а в ряде мест (Ижорская возвышенность) — и с эстонским населением.
До XX столетия у ингерманландских финнов выделялись две основные субэтнические подгруппы — эвремейсы (фин. äyrämöiset) и савакоты (фин. savokot). По данным П. И. Кёппена, изучавшего географию расселения ингерманландцев в середине XIX века, эвремейсы расселялись на Карельском перешейке (кроме южной части, непосредственно прилегавшей к Петербургу, и района Белоострова), в приходах Туутари, Тюрё, Хиетамяки, Каприо, Сойккола, Лииссиля, частично Серепетта, Коприна и Скворица. В остальных районах Ингрии (приходы Валкеасаари, Ряяпювя, Келтто к северу от Невы, окрестности Колпино, район Назии и Мги, Ижорская возвышенность и др.) расселялись савакоты. Особой группой являлись нижнелужские финны-лютеране (Кургальский полуостров, дер. Фёдоровка, Калливере). Численно савакоты также преобладали — по данным П. И. Кёппена, из 72 354 ингерманландцев было 29 375 эвремёйсет и 42 979 савокот. К началу XX века различия между эвремейсами и савакотами постепенно стёрлись, и групповое самосознание у ингерманландцев было утрачено.
В начале XIX века возникла ещё одна территориальная группа ингерманландцев — сибирские ингерманландцы.
В 1804 году сосланные за неповиновение на поселение в Сибирь ингерманландские крестьяне барона фон Унгерн-Штернберга из ижорско-финских деревень нижнего течения реки Луга (Илькино, Малая Арсия, Большая Арсия, Волково, Мертвицы, Фёдоровская, Варива) в количестве 26 семей (77 мужчин и 73 женщины) основали в Тюкалинском уезде Тобольской губернии деревню Рыжкова (деревня Чухонская, Чухонская колония), которая постепенно стала центром притяжения всех ссыльных лютеран: ингерманландцев, финнов, эстонцев и латышей.
До пожара 1846 года в Рыжкове проживало около 900 человек, после чего часть ингерманландских переселенцев покинула Рыжкову, основав две новые деревни: Боярка (Тюкалинский уезд) и Бугене (Тарский уезд), позже получившую название Фины. Позднее были основаны ещё около десятка новых деревень.
Данная территориальная группа никогда не обозначалась как ингерманландские финны. Говоры сибирских ингерманландцев и ссыльных финнов имели существенные различия. Ингерманландцы использовали в общении между собой говор финского языка, наиболее близкий современным нижнелужским финским и ижорским говорам, распространённым в Кингисеппском районе Ленинградской области в долине реки Россонь. Язык сибирских ингерманландцев послужил основой для их сближения с эстонцами.
По данным переписи населения 1926 года, общее число сибирских ингерманландцев и сибирских финнов составляло 1638 человек, затем на протяжении ХХ века оно неоднократно то сокращалось, то увеличивалось. Увеличение происходило в первую очередь за счёт депортированных, сокращение же численности объясняется ассимиляционными процессами и формальной сменой национальности в документах, так как многие из ингерманландцев были записаны эстонцами.
Районы исторического расселения сибирских ингерманландцев: Большереченский, Большеуковский, Знаменский, Калачинский, Крутинский, Тарский, Тюкалинский районы Омской области; Викуловский район Тюменской области[17].
В 1917 году в Ингерманландии проживало около 160 000 финнов, как местных, так и выходцев из Финляндии, из них примерно 140 000 были лютеранами[18]. В 1926 году «ленинградских финнов» насчитывалось 114 831 человек[19]. В советский период в рамках политики «коренизации» в конце 20-х — начале 30-х годов в районах компактного проживания финнов-ингерманландцев были созданы национально-административные единицы низового уровня. На Карельском перешейке статус национального финского получил Куйвозовский (с 1936 года — Токсовский) район. В середине 30-х годов был выдвинут проект создания и второго финского района из 11 сельсоветов с центром в Тайцах либо в Дудергофе. Этот план, однако, не был реализован. Кроме того, было образовано более шестидесяти финских национальных сельсоветов[20]. В период коллективизации было создано также несколько сот финских колхозов (в 1936 году — 580).
Также в этот период широкое развитие получило школьное образование на финском языке. Так, в 1927/28 учебном году в Ленинградской области функционировала 261 финская школа I и II ступеней. Всего образованием на национальном языке было охвачено 70 % финского населения, что было весьма значительной долей по сравнению с другими национальными меньшинствами (среди мордвы этот показатель составлял 36 %, у калмыков — 15 %, у латгальцев — 6 %)[21]. Помимо общеобразовательных школ, в Ленинградской области работали также финские сельскохозяйственный (в Рябово, ныне на территории Всеволожска) и педагогический (в Гатчине) техникумы, а также эстонско-финский педагогический техникум[22].
Однако во второй половине 30-х годов в национальной политике произошёл коренной поворот: обучение в школах с 1938 года было переведено на русский язык, а в 1939 году упразднены и национальный район и сельсоветы. Токсовский район был включён в состав Парголовского района, а финские сельсоветы частью включёны в состав соседних, частью преобразованы в обычные сельсоветы. Кроме того, в 1937 году были закрыты и все лютеранские приходы на территории исторической Ингрии.
С начала 1930-х годов ингерманландское население подверглось репрессиям со стороны советских властей, итогом которых стало практически полное его исчезновение из районов традиционного проживания ко второй половине 1940-х годов. Можно выделить следующие три «волны» репрессий в отношении ингерманландцев до войны: первая и вторая в 1931, третья в 1935.
В 1928 году происходит межевание земли. Вначале все хозяйства распределяют по 5 классам. Землю также классифицируют.
В 1-й класс относятся беднейшие жители, из которых многие лишь недавно приехали в деревню.
Во 2-й класс относится беднота, которая в силу своей лености и плохой жизни опустилась до полной разрухи.
В 3-й класс относились средне-зажиточные.
В 4-й и 5-й класс относились богатые, или так называемые «буржуи» и «кулаки»[23].
Отнесённые к 1-му классу получили лучшие земли, и т. д. Раздел земли по-новому вызвал споры и раздор, когда у всех, кто в то время хорошо обрабатывал землю, её отняли, и дали взамен землю другого класса. Неудивительно, что среди сельчан появилась ненависть к власти и её представителям.
В 1930 году начинается коллективизация. В колхоз вступают единичные хозяйства (например, в Колтушах вначале лишь 8 домов из 100). В 1931 происходят первые крупные выселения в Красноярский край, на берег Енисея, на золотые рудники. На втором этапе отправляют большие группы людей на работы в Хибины, в строящийся город Хибиногорск (c 1934 г. — Кировск). Никто не знал заранее места назначения, и люди не успевали даже напечь хлеба в дорогу. Например, жители Колтушей приказ о выселении получили 12 декабря 1931 поздно вечером, отправляться нужно было в 8 утра следующего дня. Нужно было найти любое жильё вне родной деревни[24]. Выселенные лишались дома, земли, скота, то есть всего, что давало средства к существованию. Перед этим, как правило, власти давали различные сроки главам семей, мужчинам, и отправляли их на принудительные работы в лагеря. Женщинам из таких семей становилось трудно прокормить детей и найти работу. При этом половина земель оставалась необработанной, просьбы выделить какой-либо участок не имели действия. Такое безземельное существование продолжалось 4 года[24].
В 1935 году происходит третье выселение, на этот раз изгнание. Например, 6 апреля 1935 жители Колтушей получают приказ взять еды на 6 дней и две пары нижнего белья. Охранники сразу предупреждают, что будут стрелять, если кто попытается сойти с дороги. Задержанных собирают в народном доме, объясняют, что поезд отправится через 6 дней, на человека можно взять мешок картошки. Каждая пятая семья может взять одну лошадь и одну корову. После этого объявили, что от каждой семьи останется один заложник, на то время, пока другие готовятся к отправке. 12 апреля все прибыли на станцию Мельничный ручей (фин. Myllyoja). Как пишет очевидец, в поезде было 35—40 вагонов, заполненных людьми, кроме трёх вагонов для животных. В каждый вагон разместили 45 человек. По обе стороны вагона были нары в три уровня, в центре печка, у одной из дверей дырка в полу для нужды, дали два ведра воды. Двери сразу закрыли. Снаружи вагонов было написано: «Добровольные переселенцы»[25]. Спать приходилось по очереди, охранники на каждой станции следили, чтобы никто не подходил к вагонам. После Самары охрана сменилась, и вагоны далее запирали только на ночь. 26 апреля эта группа из Колтуш прибыла на конечную станцию Сырдарья в колхоз Пахта-Арал[26].
Важнейшим итогом репрессивной политики советских властей по отношению к ингерманландцам стал раскол монолитного ареала проживания финнов на три крупных и множество мелких пространственно разобщённых ареалов. Даже на уровне мелких административных единиц финны во второй половине XX века нигде не составляли не только большинства, но и значимого меньшинства. Это «растворение» в русской среде во многом стимулировало процессы генетической ассимиляции и аккультурации финского населения, приведшие к стремительному сокращению его численности, которое к настоящему времени приняло однозначно необратимый характер. Важно подчеркнуть, что эти процессы в условиях резкого усиления миграционных процессов в XX столетии, в особенности переселений из сельской местности в города, всё равно имели бы место. Кроме того, тяжёлый демографический урон финнам нанесли и события Великой Отечественной войны (Блокада Ленинграда и длительное проживание на оккупированной территории). Однако принудительное расчленение ареала расселения ингерманландцев, так и не преодолённое в послевоенный период, несомненно, способствовало резкому «ускорению» ассимиляционных процессов в финской среде.
В период Великой Отечественной войны до двух третей ингерманландского населения к осени 1941 года оказалось на территории, оккупированной немецко-фашистскими войсками. Здесь действовали финские школы и церковь, но в целом жизнь была тяжёлой и голодной. Во второй половине ноября 1941 года немецкие власти ввели продовольственные карточки. 9 декабря посол Германии Вильперт фон Блюхер (нем. Wipert von Blücher) предложил Финляндии принять 50 тысяч ингерманландцев. Финляндия, однако, в тот момент не была к этому готова[39].
Около 30 тысяч ингерманландцев находились внутри блокадного кольца, как в городе, так и в области, разделив все страдания блокадников. К тому же их сочли потенциальной «пятой колонной», и по решению руководства зимой — весной 1942 года 28 тысяч человек были вывезены из блокадного Ленинграда. Вывозили на машинах по льду Ладоги и далее по железной дороге в Сибирь. Примерно треть спецпереселенцев погибла в пути следования. Затем по реке Лена их доставили на необжитое побережье моря Лаптевых[40][41][42].
Снабжение населения продовольствием продолжало ухудшаться и на захваченной немцами территории. Даже с не затронутых боевыми действиями территорий голод вынуждал людей уходить в лагеря беженцев и затем далее в Эстонию. Посетивший 20 января 1942 года Финляндию начальник ЗиПо и СД Рейхскомиссариата «Остланд» бригадефюрер СС Вальтер Шталекер попытался убедить Финляндию принять ингерманландцев, которым угрожал голод. Финляндия для изучения ситуации в Ингерманландии направила туда специальную комиссию под руководством преподавателя Лаури Пелконена, в которую вошли пастор Юхани Яскиляйнен, представитель полиции Каарло Стендал и капитан Юкка Тирранен из Восточно-карельского военного округа[43]. По возвращении комиссия подтвердила опасную ситуацию, в которой находятся 6000 финнов, проживающих вблизи линии фронта, — по мнению комиссии, их следовало бы эвакуировать в Эстонию. Ещё 10 тысяч человек нуждались в помощи на месте, а всего нуждающихся насчитали 40—50 тысяч. На основании этого доклада министерство иностранных дел Финляндии информировало немецкого посла Блюхера о сложившемся положении[44]. Тем временем весной 1942 года продовольственная ситуация обострилась в самой Финляндии. 183 тысячи жителей Карелии, переселённых после Советско-финской войны из районов, отошедших к Советскому Союзу, намеревались вернуться на родные земли, которые вновь вошли в состав Финляндии, что угрожало вызвать нехватку рабочей силы. Правительство страны стало более благожелательно смотреть на возможный переезд в страну ингерманландцев, и финский посол в Берлине Тойво Кивимяки предложил перевезти в качестве рабочей силы 10 тысяч эстонских или ингерманландских крестьян из тех двадцати тысяч, что уже находились в Эстонии[45].
Переезд населения Ингерманландии в Финляндию и Эстонию соответствовал замыслам руководства Третьего Рейха. По плану Ост, на территорию Ленинградской области предполагалось переселить в течение 25 лет 350 тысяч немецких колонистов. Коренное население при этом необходимо было изгнать или уничтожить[46]. Когда нехватка рабочей силы в Финляндии стала явной, аппетиты правительства увеличились, и оно теперь претендовало уже на получение 40 тысяч человек в качестве рабочей силы. Но позиция Германии к этому времени также изменилась. Верховное командование сухопутных войск (вермахт) и министерство восточных территорий противились перевозке такого числа ингерманладцев. 23 января 1943 года министерство иностранных дел Германии заявило о согласии на перевозку максимум 12 тысяч человек. 5 февраля 1943 года правительство Германии, исходя прежде всего из своих политических интересов, согласилось перевезти 8 тысяч трудоспособных мужчин с семьями[47]. Для организации переезда 25 февраля 1943 года в Таллин отправилась так называемая комиссия Хеланена.
Первые добровольцы отправились в путь 29 марта 1943 года из лагеря Клоога. Триста человек из порта Палдиски были доставлены теплоходом «Аранда». В дальнейшем отправки людей в лагерь Ханко осуществлялись один раз в 2—3 дня. В начале апреля добавился теплоход «Суоми», который мог брать на борт 450 пассажиров. В июне к ним присоединился третий корабль — минный тральщик «Лоухи», поскольку главной проблемой при морском переходе были мины. Осенью переходы перенесли на ночное время из-за усиления активности советской авиации. Переезды были добровольными и основывались на предложениях комиссии Пелконена переселять в первую очередь жителей прифронтовых районов. К середине октября 1943 года в Финляндию было перевезено 20 тысяч человек.
В преддверии ожидавшегося советского наступления под Ленинградом генеральный комиссариат «Эстония» (нем. Generalbezirk Estland), входивший в Рейхскомиссариат Остланд, и командование Группы армий «Север» с середины октября приступили к ускоренной принудительной эвакуации ингерманландских территорий, невзирая на прежние договорённости с Финляндией о добровольном переселении. Соглашение о проведении уже начавшейся операции подписали задним числом, в начале ноября 1943 года[48].
Губернии | 15.07.1943 | 15.10.1943 | 15.11.1943 | 31.12.1943 | 30.01.1944 | 31.03.1944 | 30.04.1944 | 31.05.1944 | 30.06.1944 | 31.07.1944 | 31.08.1944 | 30.09.1944 | 31.10.1944 | 30.11.1944 |
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Уусимаа | 1861 | 3284 | 3726 | 5391 | 6617 | 7267 | 7596 | 8346 | 8519 | 8662 | 8778 | 8842 | 8897 | 8945 |
Турку-Пори | 2541 | 6490 | 7038 | 8611 | 10 384 | 12 677 | 14 132 | 15 570 | 16 117 | 16 548 | 16 985 | 17 067 | 17 118 | 17 177 |
Хяме | 2891 | 5300 | 5780 | 7668 | 9961 | 10 836 | 11 732 | 12 589 | 12 932 | 13 241 | 13 403 | 13 424 | 13 589 | 13 690 |
Выборг | 259 | 491 | 591 | 886 | 1821 | 2379 | 2975 | 3685 | 3916 | 3904 | 3456 | 3285 | 3059 | 2910 |
Миккели | 425 | 724 | 842 | 1780 | 2645 | 3402 | 3451 | 3837 | 3950 | 3970 | 4124 | 4186 | 4159 | 4156 |
Куопио | 488 | 824 | 921 | 2008 | 3036 | 4214 | 4842 | 4962 | 5059 | 5098 | 5043 | 5068 | 5060 | 5002 |
Вааса | 925 | 2056 | 2208 | 2567 | 4533 | 5636 | 6395 | 6804 | 7045 | 7146 | 7227 | 7160 | 7344 | 7429 |
Оулу | 172 | 552 | 746 | 680 | 2154 | 2043 | 2422 | 2438 | 2530 | 2376 | 2488 | 2473 | 2474 | 2472 |
Лаппи | 5 | 10 | 14 | 94 | 385 | 1301 | 1365 | 1408 | 1395 | 1626 | 1626 | 1594 | 1527 | 1430 |
Всего | 9567 | 19 731 | 21 866 | 29 685 | 41 536 | 49 755 | 54 910 | 59 639 | 61 463 | 62 571 | 63 130 | 63 119 | 63 227 | 63 211 |
Всего за время войны в Финляндию переселили 63 тысячи ингерманландцев[50]. В сентябре 1944 года в ходе переговоров об условиях перемирия СССР потребовал от Финляндии возвращения всех своих граждан — эстонцев и ингерманландцев. Уже осенью 1944 года 55 тысяч человек, поверив обещаниям советских властей, согласились вернуться на родину, не зная, что в то же самое время власти Ленинградской области передавали брошенные ингерманландцами дома и строения русским переселенцам. Поезда с ингерманландцами сразу после пересечения границы были взяты под охрану частями внутренних войск[51]. Репатриантов направляли не в родные места, а в Псковскую, Калининскую, Новгородскую, Ярославскую области[52]. Некоторым везло ещё меньше — они оказывались, например, в Казахстане, куда ещё в 30-е годы ссылали неблагонадёжных, по мнению властей, ингерманландских крестьян.
Многие впоследствии пытались вернуться в родные места и даже получали на это разрешение от высших инстанций, но переселенцы, занявшие их дома, категорически сопротивлялись возвращению ингерманладцев и с помощью местных властей препятствовали этому. Всего к марту 1946 года, согласно отчёту Управления уполномоченного СНК СССР по делам репатриации, было репатриировано 43 246 ингерманландцев, а также 4705 финнов неингерманландского происхождения[53].
21 мая 1947 года вышел секретный приказ МВД СССР № 00544 «О мероприятиях по удалению из гор. Ленинграда и Ленинградской области лиц финской национальности и ингерманландцев, репатриированных из Финляндии», который запретил финнам и ингерманландцам прописку в пригородах Ленинграда[54]. Это означало изгнание всех тех, кому всё-таки удалось вернуться.
Возвращение в родные места стало возможным лишь после смерти Сталина в 1953 году. И после этого ещё десять лет власти пытались затормозить процесс возвращения ингерманландцев. К тому же многие уже успели обжиться на новых местах. Самые большие общины ингерманландцев образовались в Эстонии и Карелии. Таким образом, ингерманландцы стали почти во всех регионах национальным меньшинством среди русских переселенцев и коренных русских жителей.
Согласно переписи 1926 года, в Ленинградской губернии проживало более 13 000 финнов и около 115 тысяч ингерманландцев, а согласно переписи 1989 года в Ленинградской области их насчитывалось всего около 12 тысяч[55] (в выделенной из Ленинградской области Псковской — 658 человек[56], Новгородской области — 601 человек[57]).
Поколения ингерманландцев родившихся после войны, не имели возможности для обучения в школе на родном языке (ингерманландский диалект финского), и даже в семье языком общения являлся русский, вследствие чего родным языком владеет ничтожное меньшинство, а финский изучается как иностранный[58].
В 1993 году вышло постановление Верховного Совета Российской Федерации о реабилитации российских финнов[59]. Все репрессированные, даже дети, родившиеся в выселенных семьях, получили справки о реабилитации и «о прекращении дела». Фактически, однако, на этом реабилитация и закончилась — в указе отсутствовал механизм его реализации, всё оказалось возложено на местные власти, и более того, было заложено неразрешимое противоречие: «мероприятия по расселению и обустройству российских финнов, возвратившихся в места традиционного проживания,… проводить без ущемления прав и законных интересов граждан, проживающих на соответствующих территориях». Это положение фактически лишало реабилитированных шансов на то, чтобы вернуть родной дом или землю.
В 1990 году финны-ингерманландцы получили от Финляндии право на репатриацию. Инициатором этого решения был президент Мауно Койвисто, который заявил, что его побудила к этому «симпатия, испытываемая к многострадальному народу ингерманландских финнов»[60]. Единственным условием для репатриации было указание финской национальности в паспорте или свидетельстве о рождении у подателя заявления или одного из его родителей. За последовавшие 20 лет по этой программе в Финляндию эмигрировало около 30 тыс. человек, при этом, однако, неизвестно, сколько среди них было собственно ингерманландцев, а сколько — членов их семей других национальностей, поскольку в Финляндии не ведётся учёт населения по национальному признаку. По оценочным данным, на 2002 год в Финляндии проживали 16 500 ингерманландцев[61][62].
Приём заявлений был закрыт 1 июля 2011 года[63], разрешение на проживание в Финляндии можно запрашивать до 1 июля 2016 года. На лиц, проживавших на территории Финляндии в 1943—1945 (переселенцы) либо служивших в финской армии в 1939—1945, это ограничение не распространяется[64]. Свёртывание репатриации объяснялось рядом факторов: плохой адаптацией репатриантов, незнанием финского языка и высоким уровнем безработицы в стране[65]. Многие ингерманландцы в Финляндии сохранили российское гражданство[66].
Ингерманландцы — старожильческое население южного побережья Финского залива и Карельского перешейка, его следует отличать от собственно финнов — более поздних выходцев из различных районов Финляндии[67].
Ещё в конце XIX — начале XX веков представители ингерманландской интеллигенции задавались вопросом, кем являются ингерманландцы — самостоятельным народом с собственной культурой или частью финского этноса? Так, в 1887 году на страницах газеты «Инкери» ингерманландский просветитель Пиетари Тойкка опубликовал статью «Есть ли у нас своя история?», а в 1908 году подобную дискуссию на тему «Где находится родина ингерманландцев?» организовала газета «Нева», которая пришла к выводу, что родина ингерманландцев не в Финляндии.
Классик ингерманландской литературы Юхани Конкка в своём автобиографическом романе «Огни Петербурга», основанном на реальных событиях, так описывает национальное самосознание ингерманландцев в начале XX века:
Именно после поездки [в Финляндию] мои глаза открылись, и я увидел, что никакие мы не финны. Мы живём на границе двух миров, между Востоком и Западом, и потому в каждом из нас сидит как финн, так и русский. Мы ещё почитаем старинные финские ценности,… мы честны, мы не обманываем, не воруем, никогда не берём взяток и так далее, но всё остальное в нас — русское[68].
В настоящее время двойственность положения финнов-ингерманландцев проявляется в том, что, с одной стороны, они, наряду с другими финскими диаспорами представлены в Парламенте зарубежных финнов, а с другой стороны, наряду с делегациями от венгров, эстонцев, карел и других национальностей, ингерманландцы участвуют в работе Всемирного конгресса финно-угорских народов как самостоятельный этнос. Поэтому национальный вопрос в настоящий момент стоит так: ингерманландцы — это часть финской диаспоры или самостоятельный народ?
Двойственное этническое сознание ингерманландцев требует выбора от каждого представителя этноса, так как в первом случае ведёт к увеличению желающих выехать в Финляндию на постоянное жительство и к ассимиляции с финнами, а во втором есть вероятность того, что ингерманландцы останутся на родине, пусть и в виде весьма немногочисленной группы[69].
Председатель российской организации ингерманландских финнов «Инкерин Лиитто» А. И. Кирьянен отвечает на этот вопрос так:
Финны-суоми и финны-инкери — две ветви одного финского ствола со своими разнообразными диалектами. Два родственных, близких по культуре и равноправных народа. На основании вышеизложенного можно заявить: финны-инкери — исторически сформировавшийся на территории Российской Федерации малочисленный коренной народ[11].
По результатам Всероссийской переписи населения 2010 года, в России насчитывается 441 ингерманландец[2], однако д.и.н. В. И. Мусаев утверждает, что к потомкам ингерманландцев относится подавляющее число российских финнов (насчитывающих ок. 20 тыс. человек), разбросанных по всей территории страны:
«При проведении переписей, финны-ингерманландцы не выделялись в качестве особой группы, но можно с уверенностью сказать, что среди финского населения бывшего СССР лица неингерманладского происхождения составляют не очень значительное меньшинство.»[70]
Согласно оценкам «Инкерин Лиитто», не менее 95 % от общего количества финнов составляют ингерманландские финны и их потомки[71]. Таково же мнение к.и.н. О. И. Коньковой:
95% — приблизительная доля ингерманландских финнов в общей численности финнов в России-СССР[72].
* — Данные переписи населения 2010 года[2].
Данные Всероссийской переписи населения 2002 года:
Вся Российская Федерация: 34 050
За пределами Российской Федерации:
С XVII века и вплоть до 1930-х годов ингерманландцы были почти исключительно сельскими жителями, традиционной формой их расселения были деревни.
В конце XVIII века русские и финские деревни резко отличались по внешнему виду: русские деревни имели регулярную застройку, были многолюдными и относительно более зажиточными, чем ингерманландские — небольшие, разбросанные и более бедные. Это было обусловлено тем, что после переселения шведами в Ингерманландию эвремейсов, а затем савакотов, они в основном стали создавать однодворные поселения, которые в дальнейшем становились небольшими деревнями из нескольких дворов.
Однако были и исключения: в 1727 году при проведении ревизии в Петербургской губернии было принято решение сосредоточить финское население не только в отдельных деревнях, но и едиными территориальными группами - так сложились многие современные ингерманладские деревни с типично русской уличной, рядной планировкой и высокой плотностью застройки, когда расстояние между соседними домами составляет 10-15 м, а в некоторых деревнях даже 3-5 м.
На Карельском же перешейке повсеместно сохранялась традиционная финская планировка — свободная, кустовая и кучевая. Наиболее характерной чертой такой деревни являлась «свободная застройка», отражавшая индивидуализм финского крестьянина. Дома при этом были расположены не единообразно фасадом к дороге или вдоль дороги, а совершенно произвольно. Расстояние между домами обычно составляло более 30 м. Кроме того, в формировании ингерманландской деревни в Северной Ингерманландии важную роль играл ландшафт. Дома были тщательно «вписаны» в рельеф местности, привязаны к сухим возвышенным местам, к склонам холмов и ложбинам между ними. Такие деревни не имели сходства с русскими деревнями и воспринимались картографами как группа хуторов или группа деревень. В других местах Ингерманландии такая планировка уже встречается как реликт.
К 1919 году в Ингерманландии было 758 чисто финских деревень, 187 деревень с русским и финским населением и 44 деревни, где жили финны и ижоры. В некоторых деревнях, где финны жили совместно с водью, ижорами или русскими, возникали разные концы — «русский конец», «ижорский конец» и т. д. В Северной Ингерманландии чересполосного расселения не было.
В XIX веке в Центральной и Западной Ингерманландии основным вариантом ингерманландского жилища был так называемый «западно-русский комплекс» (длинный дом и соединённый с ним крытый двор). В Северной Ингерманландии сохранялась старинная традиция, когда большие каменные или деревянные дворы ставились отдельно от дома и только в приходах Келтто и, частично, Ряяпювя были дома русского типа.
В большинстве деревень к югу от Невы в конце XIX — первой половине XX века строили дома на среднем или низком подклете. Избы были однокамерными или двухкамерными, когда к жилому помещению пристраивались холодные сени. С течением времени вторая половина стала летней избой, а иногда и «чистой» половиной жилища. В первой половине XX века ингерманландцы уже повсеместно возводили дома на две избы через сени, либо пятистенки с поперечной пятой стеной, а над ними — двускатные, трёхскатные, реже четырёхскатные крыши стропильной конструкции.
Одноэтажные дворы состояли собственно из двора и хлева с сеновалом на чердаке. Раньше они стояли отдельно, но уже в конце XIX — начале XX века их стали пристраивать к дому сзади, сбоку, а в редких случаях, дом с примыкающими хозяйственными постройками образовывал открытый внутри дворик.
К северу от Невы, в приходах Келтто и Ряяпювя, были распространены многокамерные жилища, что было связано с сохранением больших семей. Там и после отмены крепостного права в семье порой бывало 20 или 30 человек, и для женатых сыновей к избе пристраивали новый сруб. На самом севере Ингерманландии, вдоль границы и под влиянием соседней Финляндии, строили и так называемые «засыпные» дома, где внутрь стен, сделанных из двух рядов досок, засыпали опилки с золой. Сараи и хлева стояли отдельно от такого дома.
До середины XIX века дома были по большей части курными, с печами, топившимися «по-чёрному», с низкими потолками и высокими порогами. Вместо окон прорубались световые отверстия, закрывавшиеся деревянными задвижками, лишь у богатых крестьян в избах были слюдяные окна. Кровельным материалом служила солома, позднее — щепа или дранка. Освещалась изба лучиной.
Но уже к концу XIX — началу XX века дома стали более современными. Их возводили уже на фундаменте и прорубали большие окна. Во многих деревнях окна снаружи стали снабжать ставнями и украшать резными наличниками. Наличники и ставни, украшенные сквозной и углублённой резьбой, в каждой ингерманландской деревне имели свои отличия. Только в Северной Ингерманландии резьба не получила большого распространения.
Со временем убранство ингерманландского дома менялось. Вместо «чёрных» печей сельские мастера стали складывать новые печи с дымоходами, и над шестком печи стали делать вытяжные колпаки пирамидальной формы, шесток превратился в плиту с подтопком. Сказалось влияние дачников и городской культуры в целом: на чистой половине ставили печи типа голландок, полы в домах застилались домоткаными половиками, на окнах появились занавески, покупалась «городская» мебель.
Лишь в конструкции бань, хлевов и сараев ещё долго ничего не менялось. Традиционно хозяйственные постройки строились из брёвен, однако в Западной и Центральной Ингерманландии обилие камня привело к его использованию как строительного материала для возведения скотных дворов. До сих пор во многих деревнях можно увидеть остатки дворов из крупных валунов на известковом растворе[74][75][76][77].
Издавна главным занятием ингерманландцев было земледелие, основой которого был двухпольный севооборот. Выращивали на продажу рожь, ячмень, овёс, гречиху, горох, лён и коноплю, к концу XIX века стали значительно расширять посевы овса. Для собственного потребления выращивали капусту, брюкву, лук, на лесных пожогах (до середины XIX века во многих местах под пашню выжигали участки леса) сеяли репу.
На песчаных почвах северо-востока Ингерманландии, а также в районе Волосова хорошие урожаи давал картофель, там к середине XIX века он стал самой популярной полевой культурой. В приходах Келтто и Токсова его выращивали не только для продажи на рынке, но и поставляли на местные винокуренные заводы для изготовления спирта, картофельной муки и патоки. Выращивали на продажу смородину, малину, крыжовник, клубнику, реже вишню и яблоки.
Вторым по важности был молочный промысел. Отвечая на растущие потребности Петербурга, со временем всё большее количество ингерманландских крестьянских хозяйств стали производить и продавать молочные товары на столичных рынках. При этом цельное молоко поставлялось в Петербург лишь из пригородных деревень, а хозяйства, расположенные далее 50 вёрст от столицы, поставляли сливки, сметану и творог. Вплоть до конца 1930-х годов из ближайших окрестностей города шли пешком финские молочницы — «охтенки», неся на коромысле несколько бидонов молока и разнося его по домам.
Развитие молочного животноводства вызвало необходимость изменений в традиционном хозяйстве. В несколько раз увеличилось травосеяние. В Северной Ингерманландии для повышения урожая кормовых трав многие стали завозить на свои песчаные участки торф. Начали создаваться крестьянские товарищества, сельскохозяйственные общества и сбытовые кооперативы. Первое общество земледельцев появилось в 1896 году в приходе Лемпаала, а в 1912 году их было уже 12. Эти объединения совместно покупали сельскохозяйственные машины, проводили консультационную работу, организовывали выставки и учебные курсы.
Большую часть выращенного ингерманландские финны продавали на рынках. Для этого действовала хорошо развитая сеть перекупщиков, которые подвозили продукцию из западных частей губернии и даже ближайших районов Финляндии. В частности, финляндские крестьяне привозили свои товары в Гарболово, Куйвози, Токсово и там сдавали их местным ингерманландцам, знавшим русский язык, а те уже продавали их на столичных рынках.
Ингерманландцы северного берега Финского залива, а также Кургальского и Сойкинского полуостровов, ловили морскую рыбу, в реке Луге — миногу.
Некоторые ингерманландские финны занимались извозом, уезжая на долгое время в Петербург работать городскими извозчиками, а также на вывозе снега, но большинство работали лишь зимой, особенно на масленичной неделе, когда главным развлечением петербуржцев было катание на санях. Масленичное катание носило название «катание на вейках», так как происходило от финского слова вейкко (братец) — обращения к финским извозчикам. Именно для таких катаний некоторые даже держали в городе собственные дворы и 2-3 лошади.
Многие ингерманландские семьи привозили на рынки Петербурга лесные ягоды. Сбор грибов давал семье гораздо меньший заработок, чем сбор ягод, но иногда, в урожайный год, когда грибы на рынок поставлялись возами, он оказывался выгоднее хлебопашества.
Ингерманландцы везли на рынок дрова, тёс, оглобли, веники, сено, солому, мочало и осиновую кору. Кроме молочных продуктов — мясо, особенно телятину и свинину, осенью — домашнюю птицу. В Токсовской волости был популярен метёлочный промысел, некоторые деревни специализировались на заготовке и продаже банных веников. В низовьях Луги делали лодки и парусники, к северу от Петербурга — тележные колёса, в Северной Ингерманландии занимались сбором и сбытом муравьиных яиц. Всего ремёсел и кустарных производств в ингерманландских деревнях насчитывалось более 100 видов.
Уровень жизни многих ингерманландцев в конце XIX — начале XX века был столь высок, что для работы в хозяйстве они привлекали наёмных работников из Финляндии. Почти в каждой деревне, особенно в Северной Ингерманландии, были финские батраки, пастухи, табунщики, многие занимались рытьём канав.
В XX веке коллективизация и репрессии 1930-х годов подорвали традиционную систему хозяйствования. В послевоенные годы изменилась структура расселения ингерманландцев. Многие, кому не удалось вернуться в родные деревни, осели в городах. Кроме того, общая урбанизация, а позднее кризис сельского хозяйства в стране привели к тому, что число городских ингерманландцев превысило число сельских более чем в 2 раза, вследствие чего система хозяйствования и перечень профессий кардинально изменились[78][79][80].
Традиционная ингерманландская кухня сохранила в себе черты прибалтийско-финской, но и испытала при этом значительное влияние русской деревенской, а также петербургской городской кухни.
В ингерманландских деревнях XIX века ранним утром обычно пили заменитель кофе из молотого корня цикория или прожаренных зёрен ржи с молоком. Затем, около 9 часов утра, на завтрак ели варёный картофель с льняным или подсолнечным маслом. Между завтраком и обедом пили чай. Около 2 часов дня устраивали обед, в который входили суп, каша и чай. Около 4 часов дня многие ингерманландцы опять пили чай, а по воскресеньям почти повсеместно пили покупной зерновой кофе. После 7 часов вечера ужинали, обычно это была подогретая обеденная еда.
Основной пищей ингерманландцев с середины XIX века были картофель и капуста — они считались даже важнее хлеба. В каждом доме был самовар, причём зачастую в нем варили не чай, а кофе.
По понедельникам обычно пекли на всю неделю чёрный хлеб из кислого ржаного теста в форме высоких ковриг. Часто делали лепёшки из ржаной или ячменной муки, которые ели с яичным маслом.
Самой распространённой похлёбкой были щи из кислой капусты, реже варили гороховый суп, картофельный суп с мясом, уху или похлёбку из сухих грибов.
Кашу варили чаще всего из ячменя, а также из пшена, гречи, манной крупы. В печи тушили квашеную капусту, запекали брюкву, репу, картофель. Ели также квашеную капусту, солёные грибы, солёную и вяленую рыбу. Особенно много в ингерманландской кухне было молочных продуктов: молоко, простокваша, сметана, творог, хотя большую их часть сбывали на рынке.
Широко распространён был овсяный кисель, его ели и тёплым, и холодным, и с молоком, и со сливками, и с растительным маслом, и с ягодами, с вареньем, и с жареными свиными шкварками. Пили в основном чай, а также зерновой кофе, летом — квас.
По праздникам пекли пшеничный хлеб и различные пироги — открытые, закрытые, с начинкой из риса с яйцом, капусты, ягод, варенья, рыбы и мяса с рисом. Варили студень, делали жаркое из мяса и картофеля. Кроме обычных блюд, ингерманландцы делали «крепкое молоко» (кислое молоко, запечённое в печи) — его часто ели с молоком и сахаром или делали начинкой для ватрушек. Варили клюквенный кисель, домашнее пиво.
Для пасхального стола готовили солёное молоко, смешивая его со сметаной и солью, и ели вместо масла и сыра с хлебом, картофелем или блинами[81].
До середины XIX века об ингерманландском фольклоре практически ничего не было известно. «Открыл» его Даниэль Европеус, помощник Элиаса Лённрота, во время своей поездки по Ингерманландии в поисках новых рун для второго издания «Калевалы». Одним из первых собирателем рун среди ингерманландцев был также Х. А. Рейнхольм. В дальнейшем, с конца 1840-х и до революционных событий 1917 года, финские фольклористы смогли записать более 145 000 песен от более чем 2000 народных певцов, из которых 1200 сейчас известны поимённо. Всего на территории Ингерманландии было записано более 30 % рун «Калевалы»[11].
У ингерманландцев сохранились древние традиции причитаний и плачей, исполнителями которых были женщины, а также мужская народная инструментальная музыка. Большой вклад в их изучение внёс финский композитор Армас Лаунис. В 1910 году он опубликовал в Хельсинки 940 ингерманландских мелодий, записанных в период с 1847 по 1906 год. Основной стиль исполнения ингерманландских песен и причитаний — это диалог между солисткой и хором; такая традиция исполнения сохранялась в семьях и гуляниях молодёжи вплоть до середины XX века. Армас Лаунис и А. О. Вяйсянен записывали ингерманландские песни на фонограф. Первая запись на восковом цилиндре была сделана в 1906 году.
Первая мировая война, революция и гражданская война прервали сбор ингерманландского фольклора. Планомерная работа была продолжена в 1930-х годах только в Эстонской Ингерманландии. В довоенные годы культуру эстонских ингерманландцев приезжали изучать финские исследователи Лаури Кеттунен (Lauri Kettunen) и Марти Хаавио (Martti Haavio), эстонский исследователь Юлиус Мягисте (Julius Mägiste), в послевоенные годы — эстонские исследователи Арво Лаанест (Arvo Laanest) и Пауль Аристе (Paul Ariste). Собранная здесь коллекция включила в себя огромное количество эпических, лирических, свадебных песен и заклинаний.
Особое место в ингерманландском фольклоре принадлежит «рёнтюшкам» — оригинальным танцам под частушки, характерным для Северной Ингерманландии. Сейчас эту традицию сохраняет созданный в 1978 году фольклорно-этнографический коллектив «Рёнтюшки» из Рапполово.
В настоящее время древние народно-поэтические традиции ингерманландцев практически угасли[82][83][84].
Ингерманландцы говорят на собственных, восточных диалектах финского языка, в силу географической близости и общности происхождения имеющих общие черты с карельским и савоским диалектами.
В XIX веке выделялись два основных ингерманландских диалекта — савакский и более архаичный эвремейский. Последний был распространён в Центральной и Западной Ингерманландии, на нём говорили около трети ингерманландцев. Особый, нижнелужский диалект сформировался в результате тесного взаимодействия с ижорским и водским языками на Нижней Луге и Кургальском полуострове.
Во второй половине XIX века диалектные различия в среде ингерманландцев начали постепенно стираться, при этом главными факторами унификации выступили школьное обучение и лютеранская церковь, которые способствовали вытеснению наиболее архаичных языковых форм. Ко второй половине XX века различия в языке между отдельными районами Ингерманландии сохранились лишь за уровне говоров.
В результате длительного самостоятельного развития ингерманландский диалект приобрёл черты, значительно отличающие его от литературного финского языка. С другой стороны, на протяжении всей своей истории он подвергался влиянию других языков, в первую очередь русского[85].
Кроме полутора десятка фонетических и семантических отличий от литературного финского, для ингерманландских диалектов весьма типично придание иного смысла многим общим с финским языком словам, при этом пласт собственных слов, отсутствующих в литературном финском языке, относительно невелик. С XVII века в ингерманландских диалектах сохранились некоторые прямые заимствования из шведского языка, но гораздо больше слов было заимствовано из русского.
В ингерманландской периодической печати и мемуарной литературе встречается немало диалектных произведений, однако ингерманландские диалекты постепенно выходят из употребления, так как их основные носители — пожилые ингерманландцы. Под всё возрастающим влиянием современного финского языка, из числа молодёжи лишь немногие понимают диалектную речь (фин. inkerin murre), и лишь единицы владеют ею, так как в отличие от финского языка, преподавание диалектов не ведётся[86].
Художественная литература ингерманландцев возникла одновременно с началом выхода в Ингерманландии финноязычных газет. В первой из них — Pietarin Sanomat — в 1870 году были опубликованы стихи первого ингерманландского поэта Яакко Ряйккёнена (1830—1882). До 1917 года в газетах и ежегодном финском календаре регулярно публиковали свои стихи ингерманландцы Габриель Суни (1843—1903), Пааво Ряйккёнен (1857—1935) и Аапо Весикко (1872—1935).
В начале XX века появляются первые ингерманландские пьесы Матти Руотси, Томми Хирвонена и Антти Тииттанена (1890—1927). Проблемой драматургов Ингерманландии было отсутствие своего профессионального театра — пьесы ставились любительскими труппами, в основном на народных праздниках. Единственным драматургом-ингерманландцем, пьесы которого дошли до профессиональной сцены, был социалист-утопист Матти Курикка (1863—1915) — его пьеса Viimeinen ponnistus (Последнее усилие) с успехом шла в театрах Финляндии. Там же было издано собрание его произведений.
В СССР 1920-х — 1930-х годов, самым известным ингерманландским литератором был Тобиас Гуттари (1907—1953), писавший под псевдонимом Леа Хело. Стихи и проза Леа Хело были наполнены пафосом строительства социализма. В 1935 году в Ленинграде вышел в свет роман ингерманландца Юрьё Саволайнена Aikojen hyrskyissä (В вихре времён).
В 1920-е годы в Финляндии вышел сборник рассказов Антти Тииттанена Oma Inkerini (Моя Ингерманландия).
В 1930-е годы в Финляндии вышли основанные на реальных фактах рассказы об Ингерманландии уроженца Токсова Юхани Конкка. В 1939 году был опубликовал его автобиографический роман Pietarin valot (Огни Петербурга), ставший классикой ингерманландской литературы. В 1934 году в Финляндии вышли воспоминания ингерманландского пастора Аатами Куортти. Его книги Pappina, pakkotyössä, pakolaisena и Inkeriläisen papin kokemuksia Neuvostovenäjällä (Священник, лагерник, беженец и Судьба ингерманландского священника в Советской России) стали первыми из опубликованных мемуаров ингерманландцев.
На послевоенные годы в Финляндии пришёлся пик популярности ингерманландской поэтессы Аале Тюнни (1913—1997). Родившаяся под Гатчиной в деревне Загвоздка, она начала писать стихи ещё до войны. Вышедший в 1947 году сборник стихов Soiva metsä (Гудящий лес) принёс ей первый читательский успех. В 1948 году на XIV Летних Олимпийских играх в Лондоне Аале Тюнни завоевала золотую медаль в конкурсе искусств в номинации «Лирические произведения» за свою поэму «Слава Эллады»[87]. В 1950-е годы Аале Тюнни много работала с историческими и мифологическими материалами. Она переводила таких авторов, как У. Шекспир, Г. Ибсен, У. Йейтс и У. Вордсворт. Она также перевела с древнеисландского часть скандинавского эпоса «Эдда». Всего у неё вышли 21 сборник стихов и две пьесы, а также книга мемуаров Inkeri, Inkerini (Ингерманландия, моя Ингерманландия). Почётный доктор философии, академик финской Академии наук и литературы, она была награждена медалью ордена Льва Финляндии.
В СССР в 1950-е — 1960-е годы ингерманландские литераторы работали в Карелии, так как только там издавалась литература на финском языке. Среди них поэты Тайсто Сумманен, Пекка Пёлля, Унелма Конкка, Армас Мишин, Тойво Флинк.
В 1983 году прозаик Пекка Мутанен (род. 1935) издал повесть Poika Markkovan kylästä (Парень из деревни Марково) о единственном среди ингерманландцев Герое Советского Союза Пиетари Тикиляйнене.
Частью литературной деятельности ингерманландских писателей в Советском Союзе, а позднее и России, являлся перевод литературных произведений с финского на русский и с русского на финский язык. Наиболее известной работой в этом плане является перевод на русский язык эпоса «Калевала», выполненный в 1998 году в Петрозаводске писателями Армасом Мишиным и Эйно Киуру.
В Петрозаводске работал, доктор филологических наук, главный научный сотрудник Института языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской академии наук, заслуженный деятель науки РФ и Республики Карелия, литературовед, профессор Эйно Карху (1923—2008), в 1998 году удостоенный звания Человек года Республики Карелия[88][89].
В Финляндии, в 1990-е годы публикуется проза и поэтические сборники Эллы Ояла и Люли Ронгонен.
В Эстонии, в 1990-е годы публикуются стихи на ингерманландском диалекте поэтессы Салли Саворина.
В Швеции на шведском языке выходят мемуары Оскара Химиляйнена, автобиографичную прозу пишет Анья Монахоф, две её книги переведены на русский язык.
Появляются поэты-ингерманландцы, пишущие по-русски: Иван Киуру (1934—1992), Роберт Винонен, Анатолий Иванен, Виктор Того.
Современная ингерманландская литература разобщена языковыми барьерами и государственными границами[90].
В формировании национального самосознания ингерманландцев лютеранская вера сыграла важную роль, так как именно она отличала их от других финноязычных народов Ингерманландии — води и ижоры.
До открытия в 1863 году Колпанской семинарии, лютеранского богословского образования в Ингерманландии получить было негде, поэтому все священники были родом из Финляндии, и хотя требования к ним были очень высоки (нужно было владеть финским, шведским, русским языками и официальным языком лютеранской консистории России — немецким), желающих служить в богатых ингерманландских приходах было много. Вместе со священниками из Финляндии поступала вся церковная литература — таким образом, церковь являлась проводником литературного финского языка.
После открытия в 1863 году при кирхе Св. ап. Петра Колпанской учительско-кистерской семинарии, где готовили лютеранско-евангелических пасторов, учителей народных школ, кистеров (приходских учителей, являвшихся и церковнослужителями), а также органистов, начала формироваться своя ингерманландская интеллигенция.
К концу XIX — началу XX века в Ингерманландии насчитывалось более 30 финских приходов. Ингерманландцы воспринимали свою Церковь как национальную, а лютеранство — как часть национальной идентичности, испытывая при этом определённое влияние православного окружения, что привело к возникновению ингерманландского варианта лютеранской церковной обрядности. Например, в лютеранстве нет культа святых, но финские лютеранские храмы исторической Ингерманландии носят имена Св. Андрея, Св. Генриха, Св. Георгия, Св. Екатерины, Св. Иакова, Св. Иоанна, Св. Лазаря, Св. Марии, Св. Марии Магдалины, Св. Михаила, Св. Николая, Св. ап. Петра, Св. апп. Петра и Павла, Св. Регины, Св. Троицы. В части приходов именины этих святых отмечались как праздничные дни по аналогии с престольными праздниками у православных. Заимствовалась из православия и похоронная обрядность — использование свечей на похоронах, празднование поминок, формы намогильных крестов.
Высокий уровень грамотности среди ингерманландских крестьян был обусловлен тем, что лютеране, не прошедшие конфирмацию, не допускались к святому причастию и не могли вступить в брак, поэтому при каждой кирхе была организована конфирмационная школа, в которой молодёжь обучалась чтению и письму.
В конце XIX — начале XX веков в среде ингерманландских финнов, под влиянием деятельности миссионеров из Финляндии, Швеции и других стран, появляются новые движения евангельского толка — «свободная Церковь», баптизм, пятидесятничество (в том числе «прыгуны»), методизм. К 1920 году их приверженцы объединились в Союз евангельских христиан Ингерманландии, который объединял около 3000 членов и имел 20 молелен.
В первые годы советской власти отношение государства к финской церкви было достаточно лояльным, что позволило ингерманландцам не только организовать независимую Финскую церковь Ингерманландии, но и начать вести проповеди на русском языке.
Во времена НЭПа по отношению к Церкви Ингрии репрессий не проводилось, однако такое положение сохранялось недолго. Постановлением Президиума ВЦИК от 8 апреля 1929 г. были запрещены обучение в приходах, работа с молодёжью и все виды социального служения. В 1930-е годы все ингерманландские приходы были закрыты, пасторы и наиболее активные прихожане репрессированы, церкви и их имущество конфискованы. Прекратил своё существование и Союз евангельских христиан Ингерманландии.
С 1938 по 1969 год Церковь Ингрии действовала в катакомбных условиях. В этот период в среде верующих ингерманландцев появляются женщины-проповедницы, которые, не имея на то формального права, проводили крещения, отпевания и молитвенные собрания, в том числе и в местах ссылок. Наиболее известные проповедницы этого периода — Мария Каява и Катри Кукконен.
В 1953 году из ссылок вернулись два оставшихся в живых пастора Юхани Вассель и Пааво Хайми. Они поселились в Петрозаводске. Ингерманландцы вновь смогли получать причастие и участвовать в конфирмационном обучении. Летом духовные собрания из-за большого количества народа проводились на кладбищах. Часто о таких собраниях доносили властям, и они разгонялись милицией[91]. В конце 1960-х годов финны-ингерманландцы вошли в состав Эстонской лютеранской церкви — первое богослужение прошло в Нарве. Проводил его эстонский пастор Эльмер Куль, не знавший финского языка и поэтому служивший по транскрипции, однако церковь, рассчитанная на 250 мест, собрала на первое богослужение 800 человек. В 1970 году в северо-западной части Петрозаводска в старой избе был зарегистрирован второй лютеранский приход, в 1977 году — третий, в г. Пушкине.
Официально независимая Церковь Ингрии была зарегистрирована осенью 1992 года. В 1990-е годы она стала широко использовать в богослужебной практике русский язык, так как всё больше прихожан не владело финским.
За годы советской власти большое число ингерманландцев стало атеистами. Многие, будучи в смешанных браках, пришли к православию.
Официальная статистика конфессиональной принадлежности игерманландцев отсутствует. По данным Церкви Ингрии, в России в сфере её влияния находится около 15 000 человек, примерно две трети из которых ингерманландцы. Статистика конфессиональной принадлежности игерманландских финнов, живущих в Финляндии и Эстонии, также не ведётся.
Несмотря на тесные контакты Церковь Ингрии не является частью Церкви Финляндии. Церковь Ингрии является членом Всемирной федерации лютеранских церквей, но в отличие от большинства других церквей не признаёт священства женщин. Женщина-пастор, рукоположенная в Финляндии, не может служить в лютеранских храмах Церкви Ингрии. Церковь Ингрии занимает также резко негативную позицию в отношении однополых семейных союзов, которые Евангелическо-лютеранская церковь Финляндии не считает грехом.
Церковь Ингрии в настоящее время подразделяется на 7 пробств, в исторической Ингерманландии действует 19 приходов[92][93][94].
Финно-угорские племена и народы | |
---|---|
Волжские | |
Пермские |
Народы: коми-зыряне (в т.ч.: ижемцы, язьвинцы2, верхневычегодцы, нижневычегодцы, вымичи, печорцы, прилузцы, сысольцы, удорцы) • коми-пермяки (в т.ч. зюздинцы, язьвинцы2) • удмурты • бесермяне |
Прибалтийские |
Народы: вепсы • водь • ижора • карелы (в т.ч.: ливвики, людики, тверские карелы, финские карелы) • ливы • сету • финны (в т.ч. ингерманландские финны (в т.ч. савакоты, эвремейсы), квены) • эстонцы (в т.ч.: выру) Племена: чудь • чудь заволочская • сумь • емь • корела • весь • нарова (предположительно) |
Саамы | |
Угры | |
1Этническая принадлежность буртасов является дискуссионной. 2 Коми-язьвинцы — группа, которую иногда выделяют как промежуточную между коми-зырянами и коми-пермяками. |
|
||||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Принудительные миграции до начала второй мировой войны (1919–1939)
Принудительные миграции в годы второй мировой войны (1939–1945)
Послевоенные депортации (1945–1953)
Реабилитация жертв
|
Финны-ингерманландцы.